Песнь Песней
Введение Главы: 1 2 3 4 5 6 7 8
Глава
5
1 Пришел я в сад мой, сестра моя, невеста; набрал мирры моей с ароматами
моими, поел сотов моих с медом моим, напился вина моего с молоком моим.
Ешьте, друзья, пейте и насыщайтесь, возлюбленные!
2 Я сплю, а сердце мое бодрствует; вот, голос моего возлюбленного,
который стучится: `отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица
моя, чистая моя! потому что голова моя вся покрыта росою, кудри мои -
ночною влагою'.
3 Я скинула хитон мой; как же мне опять надевать его? Я вымыла ноги мои;
как же мне марать их?
4 Возлюбленный мой протянул руку свою сквозь скважину, и внутренность
моя взволновалась от него.
5 Я встала, чтобы отпереть возлюбленному моему, и с рук моих капала
мирра, и с перстов моих мирра капала на ручки замка.
6 Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел.
Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила его;
звала его, и он не отзывался мне.
7 Встретили меня стражи, обходящие город, избили меня, изранили меня;
сняли с меня покрывало стерегущие стены.
8 Заклинаю вас, дщери Иерусалимские: если вы встретите возлюбленного
моего, что скажете вы ему? что я изнемогаю от любви.
9 `Чем возлюбленный твой лучше других возлюбленных, прекраснейшая из
женщин? Чем возлюбленный твой лучше других, что ты так заклинаешь нас?'
10 Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других:
11 голова его - чистое золото; кудри его волнистые, черные, как ворон;
12 глаза его - как голуби при потоках вод, купающиеся в молоке, сидящие
в довольстве;
13 щеки его - цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы его -
лилии, источают текучую мирру;
14 руки его - золотые кругляки, усаженные топазами; живот его - как
изваяние из слоновой кости, обложенное сапфирами;
15 голени его - мраморные столбы, поставленные на золотых подножиях; вид
его подобен Ливану, величествен, как кедры;
16 уста его - сладость, и весь он - любезность. Вот кто возлюбленный
мой, и вот кто друг мой, дщери Иерусалимские!
1.
Пир возлюбленного. 2–7. Ночные впечатления невесты в искании своего
друга. 8–16. В беседе с девицами иерусалимскими она превозносит
похвалами своего друга.
1. В ответ на приглашение или пожелание невесты (IV:16б) возлюбленный
приходит в сад свой, и из всех плодов и пряностей его устрояет пиршество
для гостей и друзей. В текстах LXX, слав. Вульг. : вторая половина ст.
16-го гл. IV-й отнесена к 1-му ст. V-й и, что сообщает большую цельность
смежным и родственным мыслям, — оканчивающей одну главу и начинающей
другую.
2-7. В словах: «Я сплю, а сердце мое бодрствует» — дана верная и точная
характеристика пламенной любви, наполняющей все существо любящего
существа даже во время сна: одного слова возлюбленного достаточно для
того, чтобы любящая его пробудилась от сна. Мидраш (s. 134) так
перифразирует слова ст. 2-го: «Общество Израилево говорит пред Богом:
Господь мира! я сплю и не исполняю заповедей, но сердце мое бодрствует,
оно возбуждено любовью к людям; я сплю, не говорю о благотворительности,
но сердце мое бодрствует, чтобы совершать ее, я сплю — я опускаю
жертвоприношения, но сердце мое бдит, благоговейно настроенное к чтению
«шема» и молитвы; я сплю — не иду в храм, но сердце мое бдит — стремится
в синагоги и школы; я сплю — не рассчитываю (конца страданий), но мое
сердце бдит — пламенно желает избавления, и сердце Божие бдит — избавить
меня».
То, что далее говорится: 1) о медлительности и как бы неохоте невесты
отпереть двери стучащемуся с ночного холода в дверь ее жениху (ст. 3) и
2) о внезапном исчезновении его после того, как она отперла двери (ст.
6, сн. 5), является не вполне понятным в области человеческих отношений
взаимной любви. Поэтому не лишено интереса и значения разъяснение этого
места проф. Олесницким в духе своей, известной нам уже, теории. «Ранним
утром, когда Палестина еще спит, восходящее солнце уже стучится в ее
дверь своими лучами, еще как бы влажными от ночной свежести и обильной
летней росы. Но теперь оно встречает уже не весеннюю легкую и подвижную
жизнь, но жизнь, уже прельщенную продолжительным ликованием и лениво
отвечающую на зов дневного светила. Солнце оскорбилось и, когда земля
наконец проснулась, сокрылось в серой песчаной мгле, наступило частое в
Палестине в это время года явление самума, поэтически изображенное в
стихе 7-м. Землю встречают некие стражи, которые бьют ее и насильственно
срывают с нее прекрасное покрывало ее растительности: разумеются те
созвездия, которые, по древней космогонии, служат причиною бурь и
волнений на поверхности земли… Хотя и выше, в весенней песни (III:3),
Палестина встречалась с подобными же стражами, но тогда они не причиняли
ей такого вреда, как теперь, среди лета, и прошли мимо молча (раннею
весною явления самума бывают слабы)… Среди неожиданной бури, изменившей
и обнажавшей лицо всей страны, невеста с сожалением мечтает о
сокрывшемся мирном и прекрасном солнце и изображает его в поэтическом
образе V:10–16, черты и краски которого наглядно обозначают блеск солнца
и чистоту его лучей… Где же теперь твой жених — солнце? спрашивают
Палестину. Он сошел в свои эфирные сады, но он все-таки мой, и я
принадлежу ему по преимуществу» (с. 375–376).
10-16. После встречи Невесты с дочерьми Иерусалима и повторения ею (ст.
3) уже известного заклинания (ср. II:7; III:5) и ответного возражения с
их стороны (ст. 9), Она с великим энтузиазмом дает описание, ст. 10–16,
несравненной красоты ее друга, причем «это описание, как и описание
невесты, представляет нарочитый подбор штрихов и картин природы,
заслоняющих черты человеческого образа, который, однако ж, нужен был и
здесь для того, чтобы отдельным штрихам сообщить единство впечатления и
чтобы образовать соответствие другому человеческому образу. И здесь
человеческие черты стоят так близко к штрихам природы, что даже частица
сравнения (как) между ними считается излишнею» (проф. Олесницкий, с.
357–358). Вообще образ Жениха рисуется здесь особенно смелыми
сравнениями в чисто восточном духе (голова его — чистое золото; кудри
его — виноградные ветви; глаза — голуби… щеки — цветник ароматный, губы
— лилии, голени — мраморные столбы)…
Но именно эта гиперболичность изображения Возлюбленного дает основание
для перспективного изъяснения этого образа. «По мере того, как мы
всматриваемся в эти, залитые светом, картины, человеческий образ жениха
все более и более тускнеет и наконец превращается в святозарный образ
солнца» (проф. Олесницкий, с. 358). «Но эта благодетельная сила есть не
одна только стихийная сила или видимое солнце, но и сила политическая,
которую библейские писатели олицетворяли в образе солнца (Иep XV:9) и
представителем которой во время написания Песни Песней был царь Соломон,
шестикратно названный по имени в нашей священной пиесе» (с. 360).
«Указанным сочетанием царя и солнца уже образовался в мысли поэта такой
высокий идеальный образ, что к нему весьма удобно было, без всякого
нарушения единства картины, присоединить штрихи, определяющие
благодеющую стране божественную силу. В солнце и лазури возвышающийся
над землею царь Соломон, как благодетельный гений страны, сам собою
вызывал в мысли поэта образ прославленного Мессии, имеющего явиться в
облаках славы и завершить все высшие премирные благодеяния народу» (с.
362).
