А. П. Лопухин
Голос истории против отрицательной критики
(Несостоятельность основного аргумента отрицательной критики о неподлинности Пятикнижия Моисеева пред лицом новейших историко-археологических открытий)
<< Начало
Народное образование однако находилось в цветущем состоянии не в одном только
Египте. Как мы видели, из найденных в Тель-эл-Амарне писем можно с
несомненностью заключать, что в Ханаане также было много школ и библиотек. И
если из Библии мы узнаем, что одним из первых городов, взятых и разрушенных
израильтянами, был город Кириаф-Сефер (Суд. 1, 11-12), т.е. «город книге», то
это свидетельство находится в полном согласии с данными археологии. Среди
развалин Лахиса, лежавшего вероятно неподалеку от Кириаф-Сефера, исследователь
Блисс нашел клинописную плиту того же самого века, как и плиты, открытые в
Тель-эл-Амарне, и в ней упоминается о бывшем тогда губернаторе Лахиса, том
самом, письмо которого к фараону находится в коллекции писем, найденных в
Тель-эл-Амарне.
Таким образом израильтяне оказывались в соприкосновении с широко развитой
письменностью с двух сторон. С одной стороны их господа и властелины в Египте,
где израильтяне пребывали так долго и откуда они только что освободились, с
незапамятных времен обладали письменностью. С другой стороны страна, в которую
они направлялись и где им суждено было поселиться, также давно уже знакома была
с искусством письма, которым и пользовалась в широкой степени. В виду этого им
нужно бы всячески чуждаться и тех и других, нужно бы совсем спрятаться от
окружающего мира и скрыться где-нибудь в необитаемой пустыне, чтобы не иметь
соприкосновения с письменностью. Но даже и в самой пустыне, как показывают
новейшие открытия, искусство письма вовсе не было незнакомым. В южной Аравии,
«счастливой» стране благовонных дерев, культура процветала уже с отдаленнейших
времен. В Иемене и Гадрамауте развалины городов и больших технических сооружений
ясно свидетельствуют о том, насколько высоко стояло древнее население этой
страны в культурном отношении. Кроме того там найдено было много надписей,
сделанных буквами так называемой гимиаритической ветви финикийского алфавита.
Исследования Глазера пролили недавно новый свет на эти останки древнеарабской
эпитафики. Он не только вновь снял копии с надписей, собранных прежними
путешественниками, и исправил оказавшиеся в них ошибки, но присоединил к ним и
еще много других, остававшихся дотоле неизвестными. Главным результатом этих
открытий было заключение, что многие из этих надписей имеют даже гораздо большую
древность, чем предполагалось доселе. Если верить ему и проф. Гоммелю,
известному знатоку арабской и ассирийской древности, некоторые из этих надписей
относятся к веку исхода евреев из Египта, если даже не раньше его.
Уже давно было известно, что эти надписи распадаются на два класса, из которых
один принадлежал к царству Майна или минеев, а другой к царству Сабы, или Савы —
по библейскому произношению (царства знаменитой царицы Савской, приезжавшей к
Соломону). Диалект минеев более архаический, чем диалект савеев, равно как и
сами формы знаков, которыми сделаны надписи. Вообще же однако предполагали, что
царства минеев и савеев существовали совместно и два класса принадлежащих к ним
надписей следовательно были современны между собой. Против этого взгляда однако
Глазер и проф. Гоммель выставили весьма веские возражения. Одним из наиболее
трудных для ответа оказывается то возражение, что города минеев и савеев так
переплетены и перемешаны между собою, что места, на которых встречаются
минейские надписи, перемешаны с теми местами, на которых встречаются и савские
надписи. Это все равно, как если бы Петербург был столицей одного царства, а
Васильевский остров или Охта принадлежали другому царству [5]. И однако среди
многочисленных надписей, копии с которых сделаны учеными исследователями, нет ни
одной такой, в которой указывалось бы на войну между этими двумя царствами.
Глазер поэтому, пожалуй, справедливо держится того мнения, что эти два царства
были не современными между собою, а следовали одно за другим, причем царство
минеев предшествовало царству Савскому.
Такой результат, если он правилен, приводит к весьма важным последствиям.
Существование царства Савского можно проследить до царствования ассирийского
царя Тиглат-Пелассара, в VIII веке до Р. Хр. В то время оно было уже так
могущественно, что владения его простирались до северной Аравии, где она и
приходила в соприкосновение с этим ассирийским монархом. Несколькими годами
позже савский царь Ифамар платил дань Саргону ассирийскому. О савском царстве
затем неоднократно упоминается в ветхозаветных книгах, и уже в царствование
Соломона, как в них говорится, к нему приходила из этих далеких стран юга
знаменитая своей мудростью царица савская. Туземные надписи между тем
свидетельствуют, что прежде чем Сава стала управляться царями и царицами, она
находилась под управлением макарибов, т.е. первосвященников. В этом отношении
управление ее походило на управление племени мадиамлян, князь и священник
которых Иофор сделался случайно зятем Моисея, или на управление Ассирии,
которая, по свидетельству клинописных памятников, управлялась сначала патесами,
т.е. первосвященниками Ассура, и только впоследствии власть перешла в руки царей
ассирийских.
Первые начатки могущества царства Савского таким образом нужно отнести назад, к
периоду гораздо более раннему, чем царствование Соломона, и если царство
минейское процветало и затем пало раньше, чем на его месте возникло царство
Савское, то древность его должна быть весьма значительной. Между тем надписи уже
познакомили нас с именами тридцати-трех минейских царей, древнейшие из которых,
следовательно, наверно жили раньше рождения Моисея. Следовательно уже в это
отдаленное время искусство письма находилось в употреблении в этой стране и о
всех событиях времени велась точная, современная летопись. Но это еще не все.
Подобно савским царям последующего времени, и минейские цари заявляли притязания
на владычество над средней и северной Аравией. Минейские надписи, с упоминанием
о трех царях минейских, найдены были на таком далеком севере, как Тейма, на
большом торговом тракте из южной Аравии в Палестину, а в другой надписи,
открытой в Иемене, говорится о том, что владычество минеев простиралось даже до
Газы.
Таким образом в самой пустыне израильтяне оказались бы в соприкосновении с
цивилизованным государством, подданные которого умели читать и писать. Надписи
их найдены на скалах и памятниках не только южной Аравии, но и северной, по
соседству с страной мадианитян и Эдома. Эдом или Идумея была уже независимой
страной, как это можно видеть из одной из плит Тель-эл-Амарна, где говорится о
том, что Эдом находился в войне с Египтом, а столетием позже его сосед Моав был
включен Рамзесом II в число завоеванных им народов [6]. Можно ли поэтому
сомневаться чтобы алфавитная письменность, которую купцы и чиновники минейского
царства принесли с собой на север, не проникла и в среду жившего там населения?
В книге Бытия мы имеем списки царей, царствовавших в Эдоме раньше возникновения
еврейской монархии, и этот список носит на себе все признаки исторической
достоверности. Почему же не предположить, что этот список был извлечен из
государственных летописей страны, которая сумела сохранить свою независимость
даже в период могущества египетской монархии и которая (если только есть хоть
доля истины в аргументации Глазера и Гоммеля, чего едва ли может отрицать самый
завзятый их противник) была уже знакома с искусством алфавитного письма раньше
времени исхода израильтян из Египта? Важно при этом заметить, что письмо было
алфавитное, — ветвь, а может быть и корень так называемого финикийского
алфавита. Отсюда возможно, что израильтяне скорее могли познакомиться с буквами
этого именно алфавита, чем с знаками клинописного силлабария, когда именно
Моисей был «царем в Израиле» и издавал законы в Кадес-Варнее. Они жили в век
широкого развития письменности и в центре литературной деятельности; чтобы они
не приняли того или другого участия в этой деятельности, предполагать это значит
предполагать нечто невероятное и невозможное. Во всяком случае фактов в
доказательство противного так много и они так неотразимы, что их не может
ниспровергнуть никакая критика, каких бы усилий она ни употребила к тому, — хотя
она именно должна ниспровергнуть их, чтобы иметь право утверждать, что при всем
том израильтяне во времена Моисея не умели ни читать, ни писать.
Невероятно также и то, чтобы израильтяне после своего поселения в Палестине так
сказать заснули умственно, в то время как кругом их народы пользовались всеми
выгодами и преимуществами древней письменности. Ханаанитяне, среди которых они
поселились, уже давно были знакомы с письменностью и тирские летописи уходили
даже вглубь третьего тысячелетия до Р. Хр. Из первых глав книги Паралипоменон мы
узнаем, что значительная часть еврейского населения Иудеи была эдомитского
происхождения, причем гаваонитяне были крепостными ханаанского происхождения, а
многие ханаанские города и вообще сохранили свою власть и независимость.
Возможно ли поэтому, чтобы израильтяне остались в положении отчуждения от
письменности? Против этого притом есть и прямые свидетельства, и если, например,
в песни Деворы и Варака говорится о том, что «от Завулона (шли) владеющие
«тростью писца» (Суд. 5, 14), то мы не имеем ни малейшего основания сомневаться
в исторической точности этого свидетельства. Напротив, свидетельство
древневосточной археологии вполне согласуется с буквальным пониманием этого
стиха. Но древневосточная археология идет еще дальше, и может указать в самом
Пятикнижии места, которые предполагают пользование историческими документами во
времена Моисея. Возьмем, например, список потомков Хама в 10-й главе книги
Бытия. Ханаан там называется братом Мицраима, т.е. Египта. Между тем это
положение могло быть верным только во время процветания египетской монархии,
когда Ханаанская страна была провинцией Египта. Впоследствии, после смерти
Рамзеса II, Ханаан и Мицраим были уже чуждыми друг другу, и таким образом
близкое родство, приписываемое в книге Бытия этим двум странам в лице их
родоначальников, предполагает знакомство с такими отношениями их, которые
существовали когда-то, но затем прекратились, так что мысль об этой уже
прекратившей близости их между собою никаким образом не могла придти в голову
позднейшему писателю, видевшему совсем иной порядок вещей. Или возьмем опять
сказание о Нимроде, сыне Куша. В книге Бытия о нем говорится не только то, что
начало его царства было в Вавилонии, но и то, что о нем существовала поговорка:
«Сильный зверолов, как Нимрод, пред Господом». Поговорка эта однако
палестинского, а не вавилонского происхождения. Имя Господа (Иеговы или Ияве) не
было известно в Вавилонии, кроме как иностранное слово, и эта поговорка уводит
нас в ту эпоху, когда между Палестиной и Вавилонией была столь тесная связь, что
имя вавилонского героя могло служить предметом поговорки в Палестине. Это была
также та эпоха, когда этот вавилонянин назывался сыном Куша или вернее Каша.
Между тем, благодаря новейшим открытиям мы уже знаем, когда была эта эпоха. Это
было в период вавилонского могущества и влияния в Палестине, период, о
заключительных событиях которого свидетельствуют тель-эл-амарнские плиты,
относящиеся еще ко времени до исхода евреев из Египта. В то же самое время эти
плиты открывают пред нами тот факт, что вавилоняне были известны тогда жителям
Ханаана под именем кассов или касситов. Позже этого времени ничего подобного уже
не было.
Но, говорят представители новейшего отрицательного критицизма, в книге Бытия
есть части, как например повествование о потопе, которые обнаруживают
вавилонское происхождение и следовательно сделались известны евреям уже в
последнее время, во время их пленения Вавилоном. Но «следовательно» здесь еще
вовсе не вытекает логически. Несомненно, что исследования в области
клинообразных надписей открыли любопытный факт существования у халдеев рассказа
о потопе столь близко сходного с библейским повествованием, что невольно
зарождается мысль об общем источнике происхождения этих повествований; но в то
же время эти исследования с несомненностью доказали, что этот рассказ, даже в
своей теперешней форме, раньше времени Авраама, а те предания, на которых он
основан, и того еще древнее. Кроме того, как это видно из плит Тель-эл-Амарны,
жители Ханаана были знакомы с вавилонской письменностью еще до рождения Моисея.
Среди плит встречаются отрывки вавилонских легенд, из которых одна даже отмечена
красными чернилами, чтобы облегчить изучение ее для какого-нибудь ханаанского
или египетского писца [7]. Отсюда, если что-нибудь следует из всего этого, так
только то, что предания о первобытных временах сохранялись еще и в Месопотамии,
этой колыбели человеческого рода, — и это были те самые предания, которые, под
руководством божественного вдохновения, в очищенной от всяких человеческих
примесей записаны были Моисеем в книгу Бытия. Между прочим из сравнения
повествования Библии о первобытных временах с вавилонскими сказаниями о том же
оказывается еще тот чрезвычайно любопытный и важный факт, что в этих последних
сказаниях одинаково встречаются как те места Библии, которые новейшая критика
приписывает «иеговисту», так и те места, которые она приписывает «элогисту». Это
открытие, даже с точки зрения теории заимствования библейского сказания у
вавилонян, наносит решительный удар хитросплетенным догадкам критиков,
построивших свою пресловутую теорию «фрагментов» на различии употребляемых в
Библии названий Бога — Иегова или Елогим. Вот уж истинно дом, построенный на
песке! А между тем еще и теперь целые десятки ученых мудрецов продолжают
трудиться над «аналитическим» исследованием библейского текста с точки зрения
этой нелепой теории, запутанной впрочем самими критиками такими тонкостями, в
которых они и сами наконец не в состоянии разобраться.
В виду всего изложенного невольно возникает вопрос: что же остается после этого
от тех выводов, с которыми в последнее время так горделиво носился отрицательный
критицизм, смутивший немало простодушных людей и за границей, и у нас? Сколько
раз представители отрицательной школы тоном непогрешимости утверждали, что
благодаря остроумию критических изысканий вопрос о времени происхождения и
исторической достоверности Пятикнижия решен навсегда — и именно в отрицательном
смысле. Моисей, под пером критиков, превращался в туманную личность, самое
существование которой подвергалось сомнению или даже отрицанию; повествования
книги Бытия провозглашены вымыслами; отвергалась история исхода, и происхождение
большей части Пятикнижия относилось уже ко временам вавилонского века. И
действительно, только при предположении, что Пятикнижие было написано спустя
целые века после излагаемых в нем событии критики и имели основание так свободно
распоряжаться заключающимся в нем историческим материалом, за которым они, на
основании его позднего происхождения, имели кажущееся право не признавать
исторической достоверности. Но как скоро будет показано, что это основание
ложно, так рушится и все возведенное на нем построение. И вот теперь
оказывается, что все это построение было воздвигнуто на предположении, которое
решительно ниспровергается данными древневосточной археологии. Век Моисея,
вопреки уверениям отрицательной критики, был век вполне литературный; страны, в
которых совершились такие события, как исход и покорение Ханаана, были давно
знакомы с письменностью и литература процветала в них за много поколений раньше
этих событий. Следовательно писателю Пятикнижия не было надобности откладывать
за «неграмотностью» составление своих книг до плена вавилонского. Он мог
написать их в самый период своей жизни, и его книги тогда же могли быть
предметом благоговейного чтения со стороны по крайней мере священников и
старейшин народа. Таково именно свидетельство истории и археологической науки,
основывающейся в своих заключениях на таких данных, которые во всяком случае
прочнее и достовернее фантастических анализов отрицательного критицизма.
Примечания:
[1] О сочинении Масперо см. в «Трудах киевск. дух. акад.» за октябрь
наст. года.
[2] Lex Mosaica, or the Law of Moses and the higher criticism, adit. by
K. F r e n c h, London. 1894.
[3] См. его статью: The archaeological witness to the literary activity
of the Mosaic age, в сборнике «Lex Mosaica», стр. 3-18.
[4] В отношении хронологии исхода Сэйс держится преобладающего теперь на
западе воззрения, по которому исход относится к преемнику Рамзеса II
Менефте; но здесь мы предлагаем взгляд, который по нашему мнению более
соответствует данным библейской хронологии, именно, что исход совершился
в конце царствования XVIII династии, следовательно, раньше Рамзеса II.
См. нашу «Библейскую Историю при свете новейших исследований и
открытий», т. I, в главе об исходе.
[5] It is, говорит для английских читателей Сэйс, as if Oxford and
London were the capitals of one kingdom, while Reading and Banbury were
the capitals of another. См. p. 13.
[6] Как это значится на пьедестале статуи, находящейся перед Люксорским
храмом, где имя Муав или Моав следует за Ассаром или Ашурим -Быт. 25, 3.
[7] Другая легенда заключает в себе часть рассказа, в котором
описывается сотворение человека и вторжение смерти в мир, причем копия
первой части этого рассказа, написанная веков на восемь позже, найдена в
развалинах знаменитой библиотеки Ассурбанипала в Ниневии.
Источник: А. Лопухин. Голос истории против отрицательной критики.
(Несостоятельность основного аргумента отрицательной критики о
неподлинности Пятикнижия Моисеева пред лицом новейших
историко-археологических открытий). // «Христианское чтение»,
ежемесячный журнал издаваемый при С.-Петербургской Духовной Академии. —
СПб., 1895. — Том II. — С. 468-488.
